Чем еще может удивить театр?

В Ганновере только что завершился фестиваль Theaterformen, познакомивший публику с оригинальными и отчасти совершенно новыми возможностями взаимодействия театра и зрителя. В наши дни это один из самых авангардных театральных фестивалей в Европе.

Россия была представлена в этом сезоне "Театральных форм" режиссером из Санкт-Петербурга Семеном Александровским, который показал фестивальной публике ганноверскую версию своего спектакля "Кратковременная". Мировая премьера состоялась в 2013 году в Минске. Мы решили поговорить с Семеном и об этой постановке, и о театре вообще.

DW: В постановке, если говорить о текстовом наполнении, речь идет о проблеме взаимоотношений между сыном и отцом, страдающим деменцией. В какой-то момент зрителям предоставляется возможность покинуть зал и подняться на сцену, где их ждет общение с вещами из прошлого: старой мебелью, пластинками, игрушками, журналами, книгами, фотографиями и т.д. Фактически зритель предоставлен с этого момента сам себе и вынужден общаться сам с собой. Другие постановки на фестивале в Ганновере тоже строятся на очень личном, индивидуальном обращении к зрителю. Чем вызвано это  сближение? Это такой протест против глобализации, мол, нам важен каждый отдельно взятый человек, индивидуум?

Семен Александровский: XX век прокатился по нам тракторным колесом, и мы все еще очень сильно от него зависим. От непереработанных, непереосмысленных травм и каких-то вопросов, которые перед нами поставил прошлый век, на самом деле полностью сегодня зависит наше мироощущение. XX век был колоссальным обманом, был веком больших идей, больших надежд и больших разочарований. И массовые движения, которые XX век предлагал как направления к достижению счастья, обернулись большими несчастьями - как народными, так и личными. Собственно, с этими личными историями мы сегодня и имеем дело. Мы переосмысляем наше отношение к истории, потому что история - это больше не движение многих. Новый подход к изучению истории заключается в том, что мы сегодня больше доверяем частным историям, нежели официальным. Любая частная история субъективна, но через жизнь одного человека проявляется какое-то безусловное понимание и проживание истории, нежели даже в документальной хронике, потому что любая документальная хроника поставлена в некий политический контекст.

- То есть идет переосмысление истории и переосмысление взаимоотношения зрителя и театра?

- Происходит переосмысление роли зрителя в театре. XX век славился массовым театром: вместе вдыхаем, вместе выдыхаем, вместе смеемся, вместе хлопаем. Коллективный опыт в театре не утратил своей актуальности - на это есть большой запрос. Но в то же время нужна зона личной ответственности, когда ты не просто получаешь некую готовую трактовку, некую подготовленную правду, а когда ты являешься соучастником процесса достраивания спектакля. Ведь каждый человек является участником построения своей жизни. По этому принципу я и пытаюсь выстраивать театральное впечатление. Когда смыслов намного больше, чем можно воспринять за время спектакля, всегда что-то останется за скобкой, и опыт одного зрителя вряд ли будет похож на опыт другого. И это всегда какая-то работа с собой, потому что смыслы скорее рождаются в голове зрителя, нежели транслируются спектаклем. Спектакль предлагает некий коридор возможностей, которым может воспользоваться зритель в меру своей открытости, готовности. Вполне возможно, что зритель в результате спектакля придет к каким-то новым знаниям о себе.

- А зритель готов к таким переменам, к тому, чтобы перейти черту и стать соучастником?

- Я сам - очень благодарный, очень заинтересованный зритель. Я хочу, чтобы со мной за время спектакля что-то произошло. Когда это случается, это потрясающе! И я тогда очень благодарен этому опыту. Поэтому когда я делаю какой-то спектакль, я его делаю для себя как для зрителя. Я делаю тот спектакль, который я мечтаю как зритель пережить. Мне интересно быть сотворцом, соучастником, иметь вариативность возможностей, думать о себе, потому что нет ничего интереснее, чем собственная жизнь! Поэтому я и делаю такие спектакли, которые приглашают зрителя в путешествие по самим себе.

- В Ганновере на вашем спектакле побывала, так скажем, фестивальная публика, готовая буквально на все. А в российском театре такие постановки возможны, они имеют шанс на успех?

- В театре возможно все. Конечно, в рамках законодательства. Художник имеет право на все, пока он не нарушает закон. Работа художника заключается в том, чтобы нащупывать границы восприятия, мышления, чтобы подбираться к этим границам и подводить к ним зрителя. И когда художнику удается подойти к границе, ему удается создать значимое произведение искусства. Сложившаяся в России система очень зависит от государственного финансирования, от отчетности. Одна из главных статей отчетности в российском театре - это заполняемость зала. Коэффициент успешности театра перед лицом государства, которое выделяет деньги, - это количество зрителей. Это не художественный, а административный критерий. Театры идут на меньшие риски, ставят репертуар, который приведет в зал массового зрителя. Развлекательная функция, возможно, и выполняется, но это далеко не всегда имеет отношение к искусству. Для меня большая часть значимых событий в театральной жизни происходит вне репертуарного театра.

- При этом интерес к театру в России огромен…

- Да. Когда в России возникают скандальные постановки, их разбирают по телевизору! То есть обсуждение идет в масштабах аудитории телевидения, которая исчисляется десятками миллионов. И обсуждается спектакль, идущий в театре, аудитория которого исчисляется десятками зрителей, может быть, сотнями. Воздействие театр имеет колоссальное! Отчасти и поэтому мне очень интересно переосмысливать устоявшийся алгоритм взаимоотношений зрителя с театром. 

- В одном из интервью вы говорили о том, что не надо говорить со сцены о политике, но надо ставить спектакль, руководствуясь идеалами, соответствующими твоей жизненной позиции…

- Годар говорил, что не надо снимать политические фильмы, а надо снимать кино политически. Надо делать не политические спектакли, а в самом процессе создания любого спектакля придерживаться некоей своей позиции, опытным путем обретенной. Я считаю, что нет большей ценности, чем свобода, однако большая свобода - это и большая ответственность, причем личная. Не выстраивая оппозицию "зал-сцена", я делегирую свободу зрителям, выстраиваю горизонтальные отношения, в которых большая доля ответственности лежит на каждом зрителе. Это и есть мой политических подход. Театр - это уникальная возможность, потому что это - не совсем жизнь. Это безответственная территория: вот мы сейчас что-то попробуем, а потом вернемся к реальной жизни. В рамках спектакля можно прожить большой комплекс чувств и поэкспериментировать со своими решениями. Художник-постановщик Ксения Перетрухина дала этому феномену такое определение: "Театр - это репетиция свободы". В рамках спектакля мы имеем возможность отрепетировать некую модель той будущей жизни, которой мы хотели бы жить.

- Пожалуйста, порекомендуйте, что сейчас стоит, на ваш вкус, посмотреть в театре в Санкт-Петербурге и Москве?

- Сложно говорить о какой-то одной работе того или иного художника, проще оценить его творчество в комплексе. Интересно смотреть за всем, что делает Ксения Перетрухина в разных проектах, с разными людьми. Интересно следить за творчеством Всеволода Лисовского, Андрея Стадникова. Очень интересные постановки делает Дмитрий Волкострелов и его театр Post в Санкт-Петербурге. Надо смотреть спектакли моего Pop-up театра. Мне интересно следить за тем, что делают Константин Богомолов, Виктор Рыжаков, Иван Вырыпаев, театральная художница Вера Мартынов.

Смотрите также:

______________

Хотите читать нас регулярно? Подписывайтесь на наши VK-сообщества "DW на русском" и "DW Учеба и работа" и на Telegram-канал "Что там у немцев?" или читайте нас в WhatsApp