Семейный бизнес в Европе
Наша сегодняшняя тема – семейные предприятия. Это в Западной Европе не только маленькие магазинчики или крестьянские фермы. Это и крупные фирмы, концерны, заводы. Самый большой в мире концерн, торгующий мебелью (его филиал находится и на окраине Москвы), концерн «ИКЕА» – семейное предприятие. И как раз сейчас его основатель и глава передаёт дела своим сыновьям.
Ингвар Кампрад, уходящий сейчас, в 76 лет, на покой, завещает сыновьям не просто мебельную империю – он завещает им целую философию. В компании не знают особых привилегий для начальства, здесь презирают дорогие костюмы и галстуки, здесь все – от грузчика до директора филиала – друг с другом на «ты». «Каждый важен для успеха всего дела, – подчеркивает создатель концерна ИКЕА. – Каждый должен осознавать свою личную ответственность и чувствовать себя частью целого». Но шефы всё же несут большую ответственность, чем, скажем, обычные продавцы? Шведский миллиардер так отвечает на этот вопрос:
«Скромность – вот что самое главное для нас. На свете слишком много снобов, которые смотрят на всё свысока, потому что считают себя лучше других. Они–то и портят отношения в коллективе. Скромность, целеустремлённость, терпение и сила воли, – вот что отличает настоящего руководителя».
Это, между прочим, говорит человек, который входит в двадцатку самых богатых людей мира. Но Ингвар Кампрад действительно скромен и бережлив. Он никогда не останавливается в фешенебельных отелях, никогда не ездит на такси. Почти не даёт интервью, не устраивает роскошных приёмов, редко появляется «в свете», предпочитая всем светским развлечениям рыбалку и собирание грибов. Личный автомобиль у него, разумеется, есть, – «Вольво». Но куплена машина десять лет назад. Свои жизненные принципы Кампрад сделал предпринимательской философией концерна.
«Помню одно из заседаний руководства концерна, на котором мы подводили итоги года. Очень хорошие итоги. Так много мы ещё никогда не зарабатывали. Я тогда сказал: давайте будем почивать на лаврах, давайте насладимся своим успехом – целую минуту. И мы ровно минуту почивали на лаврах. А потом пошёл разговор о том, что ещё можно улучшить».
Выходец из крестьянской семьи, Ингвар Кампрад начал своё дело, когда ему было семнадцать лет. Торговал часами, канцелярскими товарами, семенами огородных растений. В 1948 году выпустил свой первый каталог мебели, спустя десять лет открыл в Швеции первый магазин «ИКЕА». Сегодня в 22 странах мира существуют более полутора сотен филиалов, в которых работают почти 70 тысяч человек. Оборот крупнейшего в мире мебельного концерна превышает десять миллиардов евро.
Несмотря на почтенный возраст, Ингвар Кампрад не спешил передавать дела сыновьям. Но в последнее время здоровье его сильно пошатнулось. Основатель фирмы, который живёт, кстати говоря, не в Швеции, а в Швейцарии (потому что там налоги ниже), перенёс серьёзную операцию. У него трое сыновей: 38–летний Петер, 35–летний Йонас и 33 летний Маттиас. Старший, по образованию экономист, работал сначала в одной из торговых фирм, торгующих текстильными изделиями, потом был директором французского филиала концерна «ИКЕА», а последние годы возглавляет финансовый холдинг концерна. Именно его Ингвар Кампрад и видит своим преемником. Средний брат, Йонас, должен отвечать за ассортимент товаров, которыми торгует «ИКЕА». Чем будет заниматься младший, Маттиас, пока неясно, но и он без дела не останется.
Проблема только в том, что такое распределение ролей стало известно из интервью, которое Ингвар Кампрад дал накануне семейного совета, где, собственно, и должно было всё это решаться. Однако не решилось ничего. Подробности пока не известны, но, судя по всему, проблема в том, что отец не хочет совсем отходить от дел. Впрочем, коммерческие планы сыновей уже известны: они собираются сделать особый упор на расширение оборота в Китае и в России.
Есть в этом во всём определённая парадоксальность. Рыночная экспансия в далёких странах, миллиардные обороты – и семейные неурядицы, тургеневский конфликт отцов и детей. Не стыкуется. Вообще во времена глобализации семейные предприятия кажутся анахронизмом. Пожалуй всё же: только кажутся. Потому что именно семейные фирмы составляют, например, основу экономики Германии.
Уильям Ферпоортен носит галстуки исключительно жёлтого цвета. Это – одна из многих традиций в семье, которая уже на протяжении пяти поколений выпускает знаменитый во всём мире яичный ликёр. 126 лет назад в Бонне был впервые найден рецепт этого ликёра, который до сих пор хранится в строжайшей тайне. «Ферпоортен» очень популярен, и именно этим объясняется то, что рецептура его изготовления практически не изменилась. Единственное принципиальное новшество последних десятилетий: по сравнению с прежними временами ликёр продаётся больше в маленьких бутылочках. Причина проста: его сейчас не столько пьют, так сказать, в «чистом виде», сколько добавляют в мороженое или в другие десертные блюда для вкуса. И хотя конкурентов, выпускающих гораздо более дешёвый яичный ликёр, более чем достаточно, Уильнм Ферпоортен уверен в том, что фирма ещё долгие годы останется в собственности семьи.
Несколько иначе обстоит дело с мюнхенской компанией «Далмайр», которая специализируется на продаже кофе. Её история прослеживается до начала 18-го века. Предшественники и предки нынешнего совладельца компании Вольфганга Вилле были поставщиками шестнадцати королевских дворов. Однако в середине восьмидесятых годов Вилле продал долю в своей фирме концерну «Нестле». Ему нужен был капитал для крупных инвестиций. Сделка себя оправдала: компания стала продавать свой кофе по всей Германии и резко увеличила оборот, который достигает сегодня почти четырёхсот миллионов евро в год. Надо сказать, что кофе марки «Далмайер Продомо» дороже, чем кофе, который выпускают другие немецкие фирмы. Зато и качество, и вкус у него лучше. И здесь определённую роль играет не только рыночная стратегия, но и традиции. «Далмайер» закупает зёрна не в Бразилии или Вьетнаме, как это делают конкуренты, а в Эфиопии. Сегодня это половина всего урожая кофе Эфиопии. Бразильские и вьетнамские сорта лучше выдерживают перевозку и обработку, дольше хранятся. Эфиопские зёрна более чувствительны. Однако компания всегда предпочитала именно их, и у Вольфганга Вилле нет причины менять то, что приносило успех в течение столетий.
Впрочем, не во всех немецких семейных фирмах царит идиллия. Известный владелец сталелитейных комбинатов в Рурской области Фридрих Флик в своё время отлучил сына от дел, и тот даже не пришёл на похороны отца. Братья Дасслер разругались настолько, что один из них покинул «Адидас» и основал конкурирующую фирму спортивной обуви и одежды – «Пума». Крупп–младший отказался от своей доли, получив миллионные отступные от управляющих концерна, который стал акционерным обществом. Братья Альбрехт – владельцы сети дешёвых супермаркетов «Альди» – поделили между собой рынок: один стал торговать только в южной части Германии, другой – только в северной. Можно приводить ещё множество примеров. Одно надо подчеркнуть: всё это - в общем-то - исключения. Потому что семейные фирмы в Германии, как правило, безболезненно передаются в руки наследников. Не случайно такие фирмы составляют сегодня 85 процентов всех промышленных предприятий в стране. Это около трёх миллионов рабочих мест.
Но всё же не в промышленности, а в сельском хозяйстве «семейственность» развита, конечно, сильнее всего. Это показывает и репортаж нашего корреспондента Леонида Сокольникова из Голландии:
Как-то раз, готовя большой материал о компьютеризации голландских молочных ферм, я заехал в одно хозяйство, которое назвали мне в центральном правлении крупнейшего животноводческого объединения «Мелькини Холланд».
«Посетите Вилема Динстру. Он у нас, как бы это сказать, среднестатистический животновод», - заверили меня.
Типичный голландский дояр жил неподалеку от городка Ливарден. Где, кстати, в центре местной Гран Пляс, (центральной торговой площади) вместо привычного герцога в доспехах или задумчивого человека в берете с кистями и мольбертом стояла бронзовая корова. И это было справедливо. Никакой храбрый воин или знаменитый художник не значат в жизни голландца столько, сколько значит добрая корова, прославившая на весь мир эту страну.
Ферма у Вилема Дикстры была действительно типичная. Молочное стадо 120 голов (количество рекомендованное институтом психологии крупного рогатого скота, есть такой в Голландии в городе Арнхейм.) и 40 - 50 голов молодняка. Количество работающих тоже типично. Два с половиной человека. То есть, сам Вилем, его сын Дирк и приглашенный работник на полдня. Жена занимается хозяйством, стиркой, готовкой еды. Продукты им привозят из магазина раз в два дня. Сами они по универсамам не ездят. Некогда. Как это не покажется странным, но молоко тоже из лавки. Свое даже не пробуют. Во-первых - строгий счет надоя от каждой дойки, а во-вторых, само молоко нельзя даже пригубить. Потому что технологически весь процесс проходит при закрытом вакуумном циркулировании. Есть только один участок прозрачной трубы в метр длиной, где бегущее молоко снаружи просвечивается ультрафиолетовой антибактерицидной лампой.
Вилем был приветлив и, чуть смахнув паутину с компьютера, оставил меня с умной, постоянно работающей машиной. К тому времени я уже знал, что в здешних фермерских хозяйствах никогда не убирают паутину, она темнеет во всех углах и гроздьями свисает с потолка. Поэтому нет мух и нет нужды в распылении категорически запрещенных к применению аэрозолей. Компьютер рассказал мне всю историю и фермы, и стада. Как везде в Голландии, здесь на каждую корову заведен паспорт. Его она получает на 13 день после рождения, и он сопровождает ее всю жизнь. Без него нельзя ни продать, ни обменять, ни привить вакцину, ни перевезти корову на другую территорию.
Итак, 120 коров Вилема Дикстры давали чуть больше - чуть меньше, но в целом миллион литров молока в год. В Голландии просто не верят, что в бывшем СССР за десять тысяч литров вешали звезду Героя Соцтруда. Миллион в год - это просто рентабельно. Копаясь в цифрах, я обратил внимание на необычно высокое содержание протеина в молоке. И грешным делом подумал: а не гонит ли этот среднестатистический Вилем молоко на спецзводы и не делают ли из него спецпродукцию? Отыскав Вилема на карусельной дойке, я узнал, что его молоко целиком идет на сырный завод и именно из его молока делают прекрасный, не похожий по вкусу на другие, сыр. У меня были серьезные сомнения на этот счет. Голландские сырные комбинаты заквашивают продукцию в огромных емкостях, где смешиваются десятки тонн свезенного со всей округи молока. Но Вилем уточнил, что его молочко идет только по одному адресу. А именно за километр отсюда, на сырное производство, которым руководит его родной брат - Иохим Дикстра. И он-то из его миллиона литров делает сто тонн сыра в год. На вопрос, сколько же народу трудится у брата, Вилем заверил, что только сам брат с помощником. Был старший сын, но тот приналег на учебу и сейчас проектирует атомные подводные лодки, технологию строительства которых Голландия продает за рубеж.
Все это было более чем фантастично, но Вилема мои сомнения сильно огорчили. Он принес кучу газет и журналов, в которых писали об этой удивительной семье и подробно описывалось, что и где доится, заквашивается и выдерживается до кондиции. Выкроив полчасика времени, мы с Вилемом поехали к его знаменитому брату. Того не оказалось дома. Жена ничего в сырном деле не смыслила, хотя и провела по небольшим, но прекрасно оборудованным помещениям, где в рассоле плавали сырные заготовки, а на полках томились готовые желтые головки. Приехавший Иохим охотно рассказал о производстве, и добавил, что выходных и отпусков он имеет меньше, чем другие, но доволен, что есть работа, и кредит недавно получил всего под пять с половиной процентов. На вопрос: где можно отведать или купить его сыра, Иохим ответил, что это ему неведомо. Регулярно приезжает грузовик, забирает товар и с заказами на ближайшее время все в порядке.
Глядя на этих двух братьев – ударников сыро-молочного труда – мне вспомнились недавние статистические выкладки Евросоюза в области сельского хозяйства. Одни голландец, говорилось там, кормит 30 европейцев. И невольно закралась мысль: а как насчет производительности труда в проектировании атомных подводных лодок. Наверняка, они и там чуть-чуть впереди.