Нежные перья падшего ангела

В первом акте Лулу "убивает" своего мужа косвенно – изменив ему. Во втором она совершает настоящее убийство, а в последней части её ждёт новое – двойное – падение: сначала эта избалованная дама из высшего общества становится проституткой, а потом – и жертвой классического лондонского убийцы-маньяка – Джека-потрошителя. Это имя, вырванное из исторического и какого бы то ни было контекста, переносит сюжет на универсальный уровень.

"Лулу" идет с 1 октября в Боннском оперном театре в постановке режиссера Вернера Шрётера (Werner Schroeter) и под музыкальным руководством главного дирижера, киевлянина Романа Кофмана.

Впервые опера Альбана Берга прозвучала в Цюрихе в 1937-м году. Берг умер, не успев дописать третье действие. По его наброскам Фридрих Церха (Frierdich Cerha) написал окончание, впервые прозвучавшее во Франкфурте в 1979 году. О приемлемости исполнения этого варианта с тех пор ведутся ожесточенные споры. В Бонне выбрали пополненный вариант. В музыкальном отношении в третьем действии отсутствуют великолепные интерлюдии двух предыдущих частей, но для восприятия драмы без третьего акта трудно было бы обойтись.

Главная героиня – Лулу, – портрет которой Альбан Берг создал по мотивам Франка Ведекинда, это, с одной стороны, классическая "роковая женщина", которая сначала использует, а потом уничтожает повстречавшихся ей на пути мужчин. В этой роли она, в том числе – и по музыкальному рисунку роли, - напоминает фигуру Саломеи у Рихарда Штрауса. С другой стороны, ей присуща некая невинность, колеблющаяся между детской наивностью и сумасшествием, и в этом Лулу похожа на героиню одноактной оперы Шёнберга "Ожидание". Именно это последнее ее качество подчеркивает режиссер боннской постановки Вернер Шрётер, одев ее в белые пушистые ангельские перья.

Эта ангельская сторона героини делает ее намного интереснее, чем дьявольщина многих классических медей и саломей. Впрочем, Лулу нередко изображают то ангелом, то клоуном (например, в лондонской постановке English National Opera в 2002 году). В интервью Боннской газете "Генераль-анцайгер" режиссёр не зря подчеркнул, что с удовольствием включил бы в постановку "Лулу" не только дополнение Фридриха Церха, но и скрипичный концерт Берга, посвященный "памяти ангела" – дочери Альмы Малер и Вальтера Гропиуса Манон Гропиус, которая умерла в возрасте 18 лет. Вероятно, сопоставление возвышенно-грустного характера этого концерта с местами агрессивной композицией оперы послужило бы контрастом между "падшим ангелом" Лулу и чистым ангелом Манон. Впрочем, вряд ли настолько свободное обращение с композицией Берга помогло бы выявлению того образа Лулу, который не был заложен в материал самой оперы, поэтому хорошо, что первоначальный замысел режиссера не смог осуществиться из-за правовых сложностей.

История Лулу становится драмой о декадансе: это история общества, убившего в себе духовные ценности, от которого остались пустые символы – такие, как австрийский флаг в квартире Шёна во втором акте. Одни люди в такой ситуации гибнут, как это происходит с жертвами Лулу, другие теряют человеческие свойства и превращаются в машины. В боннской постановке Шрётера этот тип удачно представлен артистами цирка в роли "рабочих сцены".

Ну, а третьи надевают на себя маски и становятся актёрами, такими как сама Лулу, графиня Гешвиц и провожающие зрителей актеры в масках.

В этом смысле 12-тональная техника, от первичной строгости которой Берг ко времени написания "Лулу" уже отошел, является, как замечал ученик Берга Теодор Адорно (сам в юности композитор-додекафонист), философско-музыкальным осмыслением общественного и духовного разложения.12-тональный ряд одновременно разрушает традиционные принципы тональности, исходящей из 7-тональных гамм и соответствующих правил сопоставления аккордов: вместо колоратуры здесь звучат крики отчаянья. Но из разрушения вырисовывается некая новая, не известная до сих пор структура.

Создается впечатление, что боннская постановка боялась наскучить публике. Опасение понятное, поскольку в музыке слушатель постоянно ждёт разрешения и разрядки, но она никогда не наступает, разве что напряжение на короткое время забывается благодаря лирическим проблескам. Видимо отсюда – некоторая разномастность декораций к спектаклю, словно призванных развлечь публику. Лучше бы они остались в стиле прекрасной сцены у Д-ра Шёна, с теневым танцем "Лулу" (снова аллюзия Саломеи Рихарда Штрауса), а не отвлекались на китч первой сцены с рождественским календарём.

В начало третьего действия публику пригласили в фойе – к большому экрану, где был показан новый жизненный перелом Лулу, когда она попала в тюрьму.

Дирижеру Роману Кофману и боннскому Бетховенскому оркестру удалось подчеркнуть деструктивную силу сочинения Берга, энергичное стремление вперед, и на этом фоне нарисовать вдруг прорывающиеся налёты красоты. Жаль, что им часто маловато давали дышать: хотелось бы яснее расслышать проблески саксофона, для Берга – символа пустоты и декаданса.

Особенно запомнилась музыка к немому фильму и великолепный постепенно усиливающийся фон скрипок после монолога Лулу, в котором та описывает бегство из тюрьмы. Анат Эфраты (Anat Efraty) – исключительно пластичная актриса, что так редко на оперной сцене. Хотя по полноте голоса Лулу, возможно, уступает графине Гешвиц в исполнении Ханны Шварц (Hanna Schwarz), тем не менее, Эфраты удалось прекрасно прорисовать и лиричность, и агрессию сложнейшей партии.

Этой с большой силой и мастерством осуществленной постановке можно пожелать только многих и многих посетителей. Их ждёт захватывающая повесть, написанная тонким музыкальным языком. Премьера "Лулу" стала событием не только в музыкальной жизни Бонна, но и – несомненно – в творческой биографии Романа Кофмана. Не знакомому с режиссёром зрителю и ценителю было ясно, что постановка "Лулу" воплотила мечту не одного десятилетия.