Не счетом слов, а весом сказанного: Соломон Апт и искусство перевода

"Поэт в России больше, чем поэт", - эту затасканную цитату можно было бы перефразировать так: "Переводчик в России больше, чем переводчик". Во всяком случае, так было в советскую эпоху. Переводчики "высокой" западной литературы знакомили советских читателей с "другой" жизнью, с ее реалиями, с менталитетом, психологией, образом мышления и формами поведения людей, живущих в странах, которые казались тогда не ближе Луны. У этих переводчиков была еще одна миссия: показать, как можно писать по-другому, иначе, чем диктовалось скудными литературными стандартами соцреализма. В этом видел одну из своих главных задач Соломон Константинович Апт - замечательный переводчик античных классиков и немецкой литературы ХХ века. Об этом он говорит в одном из интервью, вошедшем в изданный спустя год после его смерти сборник "Апт о себе и других. Другие - об Апте", который был опубликован при поддержке Института имени Гёте.

Соломон Апт перевел с немецкого Роберта Музиля (Robert Musil) и Макса Фриша (Max Frisch), Э. Т. А. Гофмана (E. T. A. Hoffmann) и Вильгельма Гауфа (Wilhelm Hauff). Он открыл для советского читателя Франца Кафку (Franz Kafka), "Игру в бисер" и "Степного волка" Германа Гессе (Hermann Hesse), романы Томаса Манна (Thomas Mann). Это были "программные" книги. Сегодня трудно себе представить, например, тот огромный резонанс, который вызвала в СССР публикация романа Томаса Манна "Иосиф и его братья". Это стало событием не только литературного, но и общественного значения. Пятидесятитысячный тираж романа, далеко не самого легкого для чтения, разошелся буквально за несколько дней. Его читала вся интеллигенция страны. У молодежи, которая выросла в атеистическом государстве, совершенно не знала Библии и даже никогда не держала ее в руках, библейские мотивы романа пробуждали первый интерес к Ветхому и Новому Завету.

Творческая мастерская

Соломон Апт работал над "Иосифом" в общей сложности семь лет. Причем, как рассказывается в сборнике, уже правя переведенную первую часть тетралогии, он увидел, что взял неточную интонацию. И практически полностью переписал весь том. На это ушел целый год. Для профессионала одно из самых увлекательных мест в сборнике - те его страницы, где Соломон Апт, так сказать, приоткрывает дверь в свою творческую мастерскую. Он говорит здесь не только о технике, о ремесле, приводя при этом множество очень интересных примеров, но и знакомит со своей философской концепцией перевода. "Нельзя оскорблять Дух Повествования, - подчеркивает Апт. - Ни в коем случае нельзя переводить слова. Переводить нужно, очень точно поняв смысл каждой фразы, целым блоком… Не счетом, а весом нужно переводить... Не счетом слов, а весом сказанного".

В контексте сборника это звучит абсолютно непатетически. Апт констатирует факт, не более, озвучивает давно выстраданное. Сборник в целом вообще обходится без "одических ратей". Составляла его вдова переводчика Екатерина Васильевна Старикова. Возможно, потому, что боль утраты была еще очень свежа, получился не панегирик, как часто бывает в подобных случаях, не книга о памятнике, а портрет живого человека. И в своих собственных воспоминаниях, и в очерках знавших его людей Соломон Апт предстает, простите за банальное выражение, интересным собеседником, с которым хочется продолжить диалог. Увы...

Апт был, кроме всего прочего, очень смелым переводчиком. Работая и с языком оригинала, и с русским языком, виртуозно владея словом и подтекстом, он не боялся использовать, например, канцеляризмы, уличный сленг. Переводить "просто своими словами" Апту, по его собственному признанию, было неинтересно. Может быть, поэтому он как бы между прочим упоминает, например, о своей работе над пьесами Брехта (Bertolt Brecht) и над "Лисами в винограднике" Фейхтвангера (Lion Feuchtwanger).

Главная проза семидесятых

"Иосиф и его братья" вместе с "Игрой в бисер" и "Степным волком" стали, по словам одного из авторов нового сборника, главной зарубежной прозой 1970-х годов в СССР. Кстати, сам Апт восторженных эпитетов по этому поводу и вообще какого-либо пафоса старался всячески избегать. К своим переводам и к "своим" авторам (даже к Томасу Манну) он относился спокойно и трезво. Это позволяет ему, в частности, буквально в нескольких фразах - почти афористичных - обрисовать слабости "Человека без свойств" Роберта Музиля - "романа идей", который, как ни крути, считается одним из величайших произведений немецкой литературы ХХ века.

Столь же требовательно, с такой же трезвостью и скромностью Апт относился и к самому себе. Часть сборника составляют его воспоминания. Ни в них, ни в интервью, включенных в сборник, вы не найдете ни одного недоброго слова по отношению к кому бы то ни было. Если беседа все-таки сворачивает на "плохих" людей, Апт говорит что-то вроде: "Ну, об этом лучше не надо, имен называть не хочу", - и переводит разговор на другую тему. Даже о тех случаях, когда его обманывали, фактически присваивая себе авторство, Апт упоминает глухо, скороговоркой. И уж не дай бог кого-то за что-то осудить!

Не в теме

Мне же как добросовестному рецензенту этого, к сожалению, не избежать. Чужеродным телом кажется в сборнике очерк Виктора Топорова "Мертвая зона". От других публикаций он отличается воинственным тоном (яркой лингвистической характеристикой которого является обилие восклицательных знаков) и развязностью выражений ("вас тут не стояло", "ужинают Польшу" и т. п.). Особняком этот очерк стоит и потому, что Апт упоминается в нем лишь спорадически. Главное же - рассуждения о том, в каком "загоне" (как в России, так и в Германии) находится современная немецкая классика, и о скорой гибели объединенной Европы, которую Топоров называет "изначально нежизнеспособным проектом". Подобный скачок от литературы к политике своеобразен уже сам по себе, но у автора своя логика: он выводит "отсутствие интереса" к немецкой литературе из причин "геополитических".

В интерпретации Топорова единая Европа задумывалась как "четвертый рейх", этакая "Германофранция с сателлитами", но США, мол, навязали Старому Свету иной проект, а вот Англия "уклоняется"... Серьезно полемизировать с этим невозможно. Но в литературной ситуации литературный обозреватель и переводчик Топоров должен, вроде бы, разбираться лучше, чем в геополитике? Однако результат - примерно такой же. По Топорову, со второй половины ХХ века современная немецкая классика читалась и почиталась в Германии лишь "как бы в порядке обязательной программы", воспринималась "как нечто в лучшем случае старомодное" и сегодня "не актуальна".

Помилуйте, Виктор Леонидович! "Иосиф" выдержал в Германии уже 16 изданий, а "Доктор Фаустус" - даже 38. Кроме того, по этим романам снимались и снимаются фильмы, вышли несколько аудиокниг, записанных известными немецкими актерами. Причем, все это выпускалось не государством, а коммерческими издательствами, которые ожидали (и получили) прибыль. То есть книги эти читались и читаются, и об "отсутствии интереса" к ним говорить никак не приходится.

Автор: Ефим Шуман
Редактор: Виктория Зарянка