Итальянский посол вспоминает о закате советского века

Серджо Романо "Мемуары консерватора. Прошедший век в воспоминаниях свидетеля событий". Милан: Лонганези, 2002. - 239 с. [Romano S. Memorie di un conservatore. Il racconto di un secolo nei riccordi di un testimone. Milano: Longanesi & C., 2002. - 239 p., 14 Euro].

Автор вышедших этим летом в Италии "Мемуаров консерватора" Серджо Романо (Sergio Romano) - бывший карьерный дипломат. В конце 80-х годов он по собственному желанию распрощался с дипломатической службой и приобрел славу известнейшего политического публициста. Новая книга Романо это воспоминания о событиях второй половины ХХ века, свидетелем и участником которых автор оказался. Выбранное название поясняется на последних страницах, где автор называет себя "либеральным консерватором". "Когда я сравниваю мои позиции с позициями тех, кто считает себя прогрессистами, - пишет Романо, - я все больше убеждаюсь, что либеральные консерваторы сегодня гораздо более современны, чем многие лидеры профсоюзов, защитники окружающей среды или левые католики".

В Москву он приехал в 1985 году. О проведенном в Москве времени, встречах с выдающимися представителями московской интеллигенции - от Е.Боннэр и А.Сахарова до знатока итальянской культуры Цецилии Кин - автор рассказывает с особой сердечностью.

Романо стал свидетелем многообещающего начала и последующего заката горбачевской "перестройки". Он довольно трезво оценил, в каком направлении развиваются события. Его позиция пришлась не по вкусу кое-кому из тех, кто заправлял тогда в итальянской политике. Столкновение Романо с Де Мита - лидером бессменно находившейся у власти ХДП, проявившим недовольство тем, как посол оценивает обстановку в стране пребывания, и стало причиной добровольной отставки Романо и никем не ожидавшегося разрыва с миром итальянской дипломатии.

"Почти четыре года, с 1985 по 1989, я наблюдал в Москве за ходом горбачевских реформ, - пишет Романо. - После этого, в 1991 году, был в Москве как журналист во время двух решающих моментов: выборов президента Российской Федерации, победителем которых вышел Борис Ельцин, и в дни сразу же после провалившегося путча августа 1991 года. Свою интерпретацию всех этих событий я попытался дать в очерках: "Россия на перепутье" (1989), "Закат СССР как мировой державы и его последствия" (1990), в написанных как дополнение главах к книге Николая Рязановского "История России" и сборнике моих статей "Поездки по России" (1993)".

СССР – застрявшая во времени "Венецианская республика"

Ранее автор уже бывал в Москве в 60-е - 70-е годы. На Западе к тому времени уже были позади социальные и экономические "революции", резко изменившие жизнь общества: перемена во взаимоотношениях полов в конце 60-х годов, разительные сдвиги в сфере информатики и технологий в 70-е и 80-е годы. В СССР же ничего не менялось: пустые прилавки и очереди у магазинов. неприступные лица продавщиц, старинные деревянные счеты у кассиров, серая толпа на улицах, религиозное молчание публики в театрах, продуктовые сумки в руках женщин на случай непредсказуемых неожиданностей советского рынка. "Родина социализма", по мнению Романо, была самой "ретроградной" из великих держав. СССР был олигархическим государством, управлявшейся партийным секретарем и "советом старцев". Когда автор приехал в 1985 году в Москву, то средний возраст руководящего ядра составлял семьдесят пять лет. Это заставляет автора провести параллель с закатом Венецианской республики. Последний предперестроечный "дож" в Москве - Константин Черненко, с иронией замечает автор, был еще более бессилен, чем старый Лудовико Манин в годы, когда французы стучались в ворота Венеции.

Покорные трезвенники-лицемеры не могут быть реформаторами

Наследник Черненко Михаил Горбачев, решил пробудить страну, продолжает Романо. Произнесенная им в апреле 1985 года на пленуме ЦК речь внешне выглядела как новый и многообещающий шаг. Но внимательно изучив эту, как потом и другие горбачевские речи, Романо констатировал, что они замутнены потоком туманной партийной риторики. Поразила Романо и конформистская настроенность советской номенклатуры, готовой без сопротивления покорно следовать любым указаниям сверху. Это бросалось в глаза в связи с неудачной, на его взгляд, антиалкогольной кампанией. Когда в посольстве был устроен прием в честь Романо Проди, тогдашнего президента крупной государственной компании - ИРИ, прибывшего в Москву подписать договор о строительстве на Волге крупного предприятия по производству труб большого диаметра, то представители советской номенклатуры дружно отказались пить итальянские вина и аперитивы, предпочитая фруктовые соки. Подобное покорное поведение было мало совместимо с желанием кремлевского руководства проводить политику реформ.

Почему не удался путч?

У Романо, как непосредственного свидетеля событий, есть свое объяснение причин провала горбачевской политики реформ и как следствия путча 19-21 августа 1991 года, вызвавшего развал Советского Союза. За фасадом так нравившейся тогда на Западе раскованной манеры поведения Горбачева Романо виделось другое, а именно вопиющая противоречивость его взглядов и позиций. Горбачеву не была известна никакая другая теория, кроме теории коммунизма, констатирует автор. Государственная экономика и единственная партия были его догмами. Во время празднования 70-летия СССР Горбачев произнес традиционную речь, сдобренную привкусом реформизма. В "Правде" она вышла под заголовком "Октябрь и перестройка: революция продолжается". Признавалось, что Сталин совершил много ошибок и виновен во многих преступлениях, но вместе с тем "внес неоспоримый вклад в борьбу за социализм и защиту его завоеваний". Чтобы оздоровить экономику, омолодить партию, модернизировать государство, необходимо вернуться к Ленину, современную инкарнацию которого и представляет собой Горбачев. Перестройка должна сохранить победы прошлого и подготовить триумфы будущего. После этой речи был устроен прием с участием массы гостей - от Кастро, Чаушеску, Хонеккера, Менгисту и Кадара до престарелого патриарха Пимена и глав других религиозных конфессий.

Бывая на подобных мероприятиях, Романо спрашивал себя, насколько секретарю-реформатору удалось изменить страну? Понимает ли он, что реформы могут еще более обнажить все пороки советской системы? Отдавал ли он себе отчет в том, что уже в 1986-1987 годах перестройка проваливалась, а гласность в отличие от этого набрала слишком большую скорость? Что противоречивые результаты этих двух магических слов образуют ножницы, лезвия которых все больше и больше расходятся? Наиболее ясным потдверждением этого оказалось все, что происходило вокруг Чернобыльской катастрофы. Перестройка не работала, но гласность приносила неожиданные плоды. Подтверждение этому Романо видел во время поездок по стране. Незабываемое впечатление оставило услышанное однажды в одной из церквей в Таллинне пение молодежи под гитару песни Джоан Баез "We shell overcome".

Возвращение Сахарова

Но главные подвижки происходили в самой Москве. Люди чутко улавливали сигналы происходящих чуть ли не каждую неделю перемен. Как и любой поворот в России, от Петра I до Александра II, перестройка тоже была "революцией сверху", щедрым даром царя своим подданным. Выходили прежде запрещенные цензурой книги, реабилитировали тех, кого до этого считали преступниками. Наиболее ярким событием стало возвращение из ссылки А. Сахарова. Романо описывает свое впечатление от первого посещения Сахарова и Боннэр. Он - серьезный, стойкий в своих убеждениях и намерениях, говоря по-английски, softspoken. Она - настроена по-боевому, агрессивно, стремящаяся быть "первой леди диссидентства". Но вместе они представляли собой блестящий дуэт и, казалось, роли в нем были распределены. Возвращение Сахарова вдохновило либералов поднять свой голос. Поддержку они нашли в лице бывшего посла в Канаде Яковлева, призванного на родину Горбачевым. Партийные консерваторы отреагировали опубликованием в "Советской России" письма ленинградской преподавательницы Нины Андреевой "Не могу поступиться принципами". В ответ прозвучал хор прогорбачевских выступлений в печати. Но письмо, замечает Романо, явно выражало недовольство широких слоев, значение которого Горбачев недооценил.

Почему проиграл Горбачев?

Экономическое и социальное положение в стране ухудшались. Иногда это вызывалось обстоятельствами, с которыми руководство ничего не могло поделать. Так, резкое падение мировых цен на нефть в начале 1986 года привело к плачевному состоянию советских финансов. Но положение ухудшал провал перестроечных реформ, а гласность поднимала завесу над ложью и скрытыми пороками режима. "В подобном случае другой хирург на его месте зашил бы живот пациента и предоставил бы его Божьей воле", замечает Романо.

Горбачев же шел напролом, вызывая гнев и сопротивление тех сил, что в конце концов его и сгубили. Этими силами, по оценке итальянского дипломата, были оппозиция большой части старой номенклатуры, забегавшие вперед радикальные реформаторы, сепаратизм динамичных республик, недовольство отсталых республик, пробудившиеся местничество и национализм. Горбачев уверовал в свои способности посредника и был убежден, что в условиях противоборства двух противоположных партий - сторонников реформ и консервативных реставраторов - он незаменим. Он полагал, что в конце концов все вернутся к нему и попросят возглавить новый Советский Союз.

Разочарование европейских левых

Интересно воспоминание автора о последнем дне пребывания в Москве в качестве итальянского посла. Моей последней дипломатической обязанностью, замечает Романо, стало проведение встречи послов стран ЕС с делегацией Европейского парламента. Я попытался показать европейским парламентариям, какие трудности стоят на пути реформ Горбачева. Среди приехавших из Страсбурга членов Европейского парламента находился старейший деятель Итальянской компартии Джанкарло Пайетта. У Романо создалось впечатление, что за его обычной наигранной веселостью прячется обеспокоенность тем, что же на самом деле происходит "на родине социализма". Как-то раз, вспоминает Романо, Пайетта рассказал ему, что, находясь в фашистской тюрьме, он выучил немецкий язык, потому что это был главный язык Коммунистического Интернационала. Всю жизнь не расстававшийся с надеждой, на закате своих дней Пайетта обнаружил, что мир его блестящих идей меркнет. В тот день он дал понять, что хотел бы провести вечер вместе с послом. "Я объяснил ему, - вспоминает Романо, - что на рассвете мне предстоит отъезд и что до этого мне было некогда завершить последние дела. Мы оба навсегда покидали Советский Союз. Но у меня были неотложные дела - упаковать багаж и поскорее освободиться от службы в министерстве иностранных дел. Ему же, напротив, хотелось отодвинуть момент расставания".