"Жуткое впечатление". Свидетель событий - о захвате ЗАЭС

Российские военные захватили Запорожскую АЭС (ЗАЭС), крупнейшую атомную электростанцию в Европе, год назад. С тех пор станция находится в зоне оккупации, но остается частью украинской энергосети. Среди тех, кто своими глазами видел, как происходил захват станции, был Олег Дударь, руководитель эксплуатационного подразделения ЗАЭС. В этой должности он работал последние 11 лет, отвечал за обслуживание ядерных реакторов и энергетических турбин и имел в своем подчинении 680 работников.

Дударь покинул АЭС и выехал с оккупированной войсками РФ территории еще в августе, но и дальше формально остается руководителем эксплуатационного подразделения. На момент широкомасштабного вторжения РФ в Украину на станции в общей сложности работало около 11 тысяч человек. Запорожская АЭС производила 20% электроэнергии Украины. В интервью DW Олег Дударь рассказал, что ему пришлось пережить, когда российские военные захватывали ЗАЭС, об условиях труда после захвата, а также о запугивании и издевательствах со стороны российских оккупантов.

DW: Какова была ситуация на ЗАЭС на момент полномасштабного вторжения России в Украину? Было ли понимание того, что Запорожскую атомную электростанцию захватят так быстро - и делалось ли что-то, чтобы это предотвратить?

Олег Дударь: До 24 февраля мы жили в ожидании, потому что понимали, что накопление сил россиян, повышение градуса риторики должно было как-то реализоваться. Но насколько быстро это произошло на юге Украины, мы не ожидали, как без боя практически, беспрепятственно врагу удалось отрезать всю часть юга под Каховским водохранилищем. Мы понимали, что у нас поблизости нет больших воинских частей и сопротивление не было кому особо оказывать.

- Были ли у вас какие-то инструкции от министерства энергетики, НАЭК "Энергоатом", как поступать в случае захвата ЗАЭС?

- На всех станциях есть план защиты персонала на случай внештатных ситуаций, но он разрабатывался тогда, когда никто в мире не представлял, что когда-то даже теоретически могло произойти, что одна страна может вооруженным путем захватывать мирную атомную станцию другого государства. Потому таких документов у нас не было, и их нет и сейчас.

- Каковы были действия руководства ЗАЭС после начала полномасштабного российского вторжения?

- Наблюдая за продвижением российских колонн из Крыма, мы понимали, что захват Энергодара (город-спутник ЗАЭС.- Ред.) и нашей атомной станции - это вопрос нескольких дней. Хотя у нас были подразделения Нацгвардии, но они были для других задач и не имели экипировки и навыков противостоять штурмовым отрядам регулярной армии России. Поэтому сразу начали думать, как минимизировать потери среди людей, сохранить персонал, а это более 11 тысяч человек на станции. Была команда минимизировать количество тех, кто каждый день заступает на смену на работу и вызывать только тех, кто занимается эксплуатацией и ремонтом энергоблоков и поддержанием их безопасного технического состояния, плюс персонал - повара, медики - обеспечивающий жизнедеятельность оперативных рабочих. Руководители станции перешли на круглосуточный график - смена длилась сутки через двое. Так получилось, что я сдал свое дежурство с 2 на 3 марта. Поэтому я поехал домой в 8 утра 3 марта, накануне захвата станции, которое произошло в ночь на 4 марта. Но тогда было уже не до сна...

- Вы поняли, что начался захват станции?

- За несколько дней до захвата ЗАЭС мэр Энергодара сформировал группы из активистов. Они сообщили, что колонна российских военных подходит к Энергодару. Город расположен на берегу Каховского моря, и подъездная дорога к Энергодару только одна. Когда колонна российской бронетехники подошла к городу, им навстречу вышли мирные безоружные люди с флагами и плакатами и не пускали эту колонну в Энергодар несколько дней. 3 марта, когда я вернулся со смены, уже слышал выстрелы из стрелкового оружия, затем к вечеру стрельба усилились уже из танков, начали гореть подбитые автомобили. Уже ночью колонна россиян разделилась: одна часть зашла в город, другая - на станцию.

Я наблюдал это со своего балкона. Стационарная связь была обрублена, позвонить на станцию не было возможности, мобильная связь тоже практически не работала, но стационарный интернет тогда еще работал. Российская военная колонна быстро двигалась к ЗАЭС, это где-то четыре километра через лесок, где украинские военные Нацгвардии установили свои стрелковые расчеты и пытались сопротивляться, но были быстро разбиты, потому что враг шел очень тщательно вооружен, имел устройства ночного видения, тепловизоры. Около полуночи военная техника россиян подошла к атомной станции на расстояние выстрела.

- О чем вы думали в тот момент, вы ведь как никто знаете об опасности, которую может вызвать повреждение ядерных блоков или важного оборудования? Что предприняли в таких условиях?

- Я смотрел до самого утра то, что происходило на ЗАЭС через трансляцию с видеокамер, установленных на первой проходной: они цинично уничтожали здание учебно-тренировочного центра, админздание, стреляли в сторону химцеха с важным оборудованием, где в зоне поражения находился первый и второй энергоблок, эстакады спецкорпусов.

Той ночью я думал, во-первых, живы ли мои люди, все ли хорошо с моим персоналом, во-вторых, я понимал, насколько уязвима станция. Я видел по видео, куда летят снаряды. За зданием учебного центра, куда прицельно стреляли, находится открытое распределительное устройство, где сходятся линии электропередачи наших энергоблоков и откуда расходятся четыре линии электропередачи на все наши регионы. Я понимал, что нескольких пуль или обломков достаточно, чтобы произошло непоправимое. В воображении рисовались уже апокалиптические картины. Когда появилась кое-какая связь, первым делом узнал, что из моего персонала все живы, люди смогли сделать не только сложные технологические переключения на блоках, но и спасти работников столовой, медиков. Их укрыли в помещении энергоблоков, которое могло оградить от обломков.

- Когда у вас  произошел первый контакт с оккупационными войсками?

- Полный захват станции произошел около 5 утра. Они обезоружили представителей Нацгвардии, захватили наш кризисный центр, где находились руководители, дежурившие в тот день, и не выпускали их вместе с персоналом смены в течение двух суток, это более 40 часов. Я попал на станцию утром 7 марта, когда начал действовать график смены. Увиденное произвело на меня жуткое впечатление: никогда не мог подумать, что все, строившееся десятилетиями, будет разбито - проходная уничтожена, учебный корпус полностью разбит, дотлевали легковые автомобили персонала на парковке, в админкорпусе не было ни одного уцелевшего окна, пробоины от снарядов. Кабинет директора, главного инженера и мой кабинет уничтожены, повсюду валялись гильзы и  стояли российские военные с автоматами, которые проверяли пропуски персонала и запускали людей смены на станцию.

Мы начали работать. Я горжусь своими людьми, впервые в мировой истории атомной энергетики мой персонал выполнил сложные технические переключения под прямым огнем и обеспечил ядерную безопасность объекта и сохранил генерацию. Несколько блоков было разгружено, несколько остановлено, но в целом возможность работы в тот момент Запорожская атомная электростанция сохранила благодаря этим людям.

- Было ли давление на людей или какие-то специфические требования со стороны российских военных?

- Первые несколько недель особо ничего не предъявлялось, и мы возобновили нормальное функционирование станции, которое могло быть в этих условиях. Они не лезли в вопрос управления станции, и мы продолжали производить электроэнергию для Украины.

Надо понимать, что на станции были другие подразделения оккупационных войск, чем в городе. Для персонала было правило - люди не входят ни в какие контакты, не общаются с оккупантами, а все требования оккупантов должны проходить через наше руководство. Но потом началась тяжелая жизнь, которая с каждым днем ухудшалась. Начались чистки, проверки, они начали искать активистов, служивших в АТО, состоящих в самообороне, и люди стали пропадать, в том числе и работники станции, в том числе и мой персонал.

- Сколько работников станции были задержаны, пропали без вести - и что сейчас с этими людьми?

- Мы предусматривали такое развитие ситуации и с самого начала помогли нашим сотрудникам, которые были в самообороне, активистам, которые ходили на митинги или ветеранам АТО, выехать на неоккупированную часть Украины. Но больше десятка моих ребят все же побывали в этих подвалах. Люди пропадали, просто не приходили на смену или со смены, родные их искали, сотрудники искали. Мы передавали информацию директору ЗАЭС и главному инженеру, пока у них был диалог с орками, чтобы людей отпустили, но отпускали их не всегда.

- Как вели себя тогдашний директор ЗАЭС Игорь Мурашов и бывший и.о. главного инженера станции Юрий Черничук, против которого недавно президент Владимир Зеленский ввел санкции Совета национальной безопасности и обороны Украины за коллаборационную деятельность?

- Главный инженер должен заниматься технической стороной, и Черничук отвечал требованиям, предъявляемым к главному инженеру, и никаких внешних признаков, что он собирался пойти на сотрудничество с оккупантами, я не видел. Основной коммуникатор с российскими военными был директор - Игорь Мурашов. И ЗАЭС очень повезло с ним. Он был назначен 16 февраля, буквально накануне вторжения. И с первых дней войны и до тех пор, пока я находился на ЗАЭС, Мурашов был мостиком, связывавшим нас с Украиной. Каждый день с первых дней оккупации на утреннем селекторе для руководителей станции с трансляцией на всю станцию для замов и всех инженерно-технических сотрудников он здоровался и говорил со всеми на украинском языке, отмечая, что Запорожская атомная электростанция продолжает производить электроэнергию для Украины. Все это происходило на глазах у российских военных, они это слушали, и это слушали позже представители "Росатома", которых потом завезли.

- Позже Мурашов был похищен оккупантами…

- Да, директора похитили уже после того, как я покинул станцию и Энергодар. К счастью, его потом отпустили в "серой" зоне, из которой он пришел на украинский блокпост.

- Что заставило вас уехать из Энергодара и покинуть свою работу на ЗАЭС? Что стало последней каплей?

- Я уехал 23 августа в прошлом году. Я ощутил опасность для себя. Все знали мою проукраинскую позицию. В один момент я почувствовал, что полностью выгорел, что это напряжение и ответственность и за оборудование, и за реакторы, и за персонал, и страх за моих людей, ежедневно ехавших на станцию под артиллерийские взрывы по дороге, которую сознательно обстреливали россияне. Это три смены ежедневно - приезд и отъезд. Я встречал и провожал их на работе. Я каждый день осознавал, какая тонкая грань нас отделяет от мировой ядерной аварии с тяжелыми радиационными последствиями. Все это меня сломило…

Мы с женой взяли отпуск и хотели ехать в Киев к дочери через Васильевку, но очереди там на оккупационных блокпостах стояли неделями, я понимал, что у меня уже не было времени, потому что за мной придут. Однажды мы собрали чемоданы, документы и поехали в Мелитополь, там я нашел перевозчика в Крым, а оттуда в Грузию. Из Грузии уже отправились в Германию, где живет мой сын.

- Вы в Германии уже полгода, адаптировались ли вы здесь, нашли работу, ведь вы имеете высокую квалификацию?

- В Германии я беженец. Все это время жду возможности вернуться в Украину. Я не вижу своего будущего без атомной энергетики Украины, хотя у меня уже пенсионный возраст в следующем году наступает. Я реализовался как профессионал. Но, к сожалению, из-за российского вторжения мы навсегда потеряли большой коллектив из 11 тысяч сотрудников, обслуживавших ЗАЭС. Как бы там ни было, мы не сможем работать с теми, кто предал, а те, кто не уехал из Энергодара, будут косо смотреть на тех, кто уехал. И здесь задача - как после деоккупации станции и всей Украины вновь сформировать профессиональный коллектив, который мог бы дальше эксплуатировать шесть атомных энергоблоков крупнейшей атомной станции в Европе.

Смотрите также: