О мате и адской жизни в Минске и Москве

В Висбадене и Франкфурте-на-Майне только что завершился театральный фестиваль "Новые пьесы из Европы" (Neue Stücke aus Europa). Среди его участников был и спектакль на русском языке. Во Франкфурт привезли постановку по пьесе белорусского драматурга Павла Пряжко "Три дня в аду", которая идет на сцене московского Государственного театра наций.

Пока идет… Почему пока? Потому что в тексте пьесы (а также в тексте спектакля, звучащем по ходу действия в записи) встречается несколько матерных выражений. Их немного, но они есть.

Напомним, президент России Владимир Путин в начале мая подписал закон о запрете нецензурной брани в произведениях литературы и искусства, в продукции средств массовой информации, концертах, театральных постановках, зрелищно-развлекательных мероприятиях, а также при показе фильмов в кинотеатрах. И закон этот вступает в силу как раз 1 июля.

После одного из показов на сцене театра Frankfurt LAB корреспондент DW Дарья Брянцева побеседовала с автором пьесы Павлом Пряжко (Беларусь) и с режиссером постановки Дмитрием Волкостреловым (Россия).

DW: Как будете решать возникшую проблему? Текст менять?

Дмитрий Волкострелов: Еще не знаем, как будем решать. Автор пьесы говорит, что ему все равно, останется в тексте мат или нет, а мне не все равно. Это очень сложный вопрос. Если мы пойдем на принцип, спектакль не будет играться в России, хотя бы какое-то ближайшее время. А если он не будет играться в России какое-то ближайшее время, то он, скорее всего, не будет играться в России уже никогда. Хочется идти на принцип, но хочется и чтобы спектакль был. Есть возможность как-то заглушить фонограмму, она и так очень рваная. Да не так уж и много мата в тексте…

- Вопрос к автору: в ваших новых пьесах вы мат использовать будете?

Павел Пряжко : Все будет зависеть от того, какая будет история, про кого, о каких людях я захочу рассказать. Если они говорят матом в жизни, то будут говорить и в пьесе. Если нет - то нет.

- Павел, ваши пьесы не ставят на вашей родине, в Беларуси. Почему?

Павел Пряжко: Этот вопрос не ко мне. Этот вопрос к министерству культуры Беларуси, к кому-то еще, к представителям цензуры. Я не могу ответить на этот вопрос.

- Но вы бы хотели, чтобы постановки по вашим текстам увидел белорусский зритель?

Павел Пряжко : Я бы хотел, чтобы мне платили деньги. Если от какого-нибудь белорусского театра поступит предложение, если мы договоримся, то почему бы и нет.

- "Три дня в аду" - это три дня из жизни одного минского микрорайона: окраина большого города и ее обитатели, их походы по магазинам и попытки устроиться в жизни, их поездки в вонючих маршрутках и перспективы загреметь в лечебно-трудовой профилакторий, их обгрызенные ногти и вечный счетчик в голове, регистрирующий свой и чужой достаток... Счастливы ли эти люди? Хорошо ли им там, где они живут, нравится ли то, чем они занимаются? Вы ведь не зря, наверное, назвали вашу пьесу именно так: "Три дня в аду"…

Павел Пряжко : Ну а что же делать-то? Плакать что ли все время? Любая организация, любая структура по сути своей тоталитарна. Любая! Тело мое, оно ведь не рассыпано в пространстве, оно ведь как-то организовано. И получается, что оно как бы тоталитарно, потому что это – порядок, структура. Любой маршрут, проложенный, по которому ты двигаешься, упорядочен, но в то же время и деструктивен.

Цены - это тоже часть тоталитарной системы. Ты идешь и смотришь на них: вот там дороже, а здесь - дешевле. Может, стоит взять подешевле, но ведь тогда купишь продукт плохого качества… Думаешь об этом. И это начинает так тебя загружать! К этой системе можно относиться как угодно, но, так или иначе, она обязывает к определенному движению по маршруту. Мозги идут по определенному маршруту в этот момент. Вместо того, чтобы взять и наслаждаться чем-то, они начинают просчитывать. Возможно, кто-то получает от этого процесса удовольствие. Я его не получаю.

Значит, наверное, мой текст получился оценочный. Но там такого нет: "Смотрите, как это плохо". Я передоверяю оценочное решение тому, кто читает пьесу или слышит.

- Насколько свободны герои вашей пьесы/постановки? Один из них - мальчик, который отличается от большинства своих сверстников, слушая "другую" музыку, смотря "другое" кино… Он, наверное, свободнее других?

Дмитрий Волкострелов: Свобода - это очень трудная вещь. Это очень тяжелая, ответственная работа.

Павел Пряжко: Нельзя же сказать, что информационное пространство так закрыто, что нет доступа ни к чему. При желании можно все найти. Но культивируется по-прежнему система ценностей, которая ориентирована на прошлое: на поколения отцов, дедов. А на то, что происходит сейчас, не очень обращается внимание. Традиции важнее.

Дмитрий Волкострелов: В России то же самое: возврат к традициям. Вон, нормы ГТО снова вводят…

- Кстати, а насколько белорусские реалии близки к российским? Насколько понятны проблемы жителей минских окраин жителям, к примеру, Москвы?

Дмитрий Волкострелов: Мне кажется, что эти реалии всем близки. И жителям Германии тоже. Просто они здесь несколько по-другому проявляются. Некая условная рутина есть и здесь, просто чуть-чуть иная. Все мы время от времени впадаем в такие рутинные состояния. Мы не можем сказать о людях, что они плохие, потому что они не задумываются. Просто рефлексия - это тоже сложная, тяжелая работа, и не все хотят ею заниматься.

Почему возврат к традициям так легко происходит? Потому что люди с огромной радостью впрыгивают назад. Не в прошлое - в будущее! Но в такое "будущее из прошлого": там ничего решать не надо, там есть белое и черное, есть враги и друзья. Там все понятно и вопросов нет. За тебя уже все решено. И поэтому люди поддерживают Путина. Потому что так проще, легче.